2

Наше время породило фантастическое количество духовных учений и путей, дающих своим последователям новую, однако проверенную на практике или освященною древними традициями технологию и идеологию освобождения от глобального и космического магизма. Основатели этих учений, пришедшие из всех уголков земли, знающие и имеющие ответы, приковали к себе острейший интерес тех, кто стоит перед Сфинксом нашего столетия, задавшим нам новые незнакомые загадки. Вот, например, как нам жить в своей малой и ограниченной традиции (все традиции и религии стали вдруг маленькими и ограниченными) перед лицом обрушившегося на человечество многообразия вер и путей? Или: как примирить очевидные даже невооруженному взгляду противоречия между учениями разных учителей и вер? И наконец: кому доверится и поверить в суете и сутолоке века тщеты и обманов, в котором ловушки для душ подстерегают зазевавшихся на каждом шагу, грозят им неотвратимой гибелью? Поставив перед нашими душами эти вопросы, Сфинкс не успокоился. Он поставил перед ищущими душами кардинальный вопрос об общем смысле духовных устремлений на фоне глобальных потрясений и обвалов современности.

Одно из двух: либо шабаш нашего беспрецедентного агрессивно-профанического и ультимативно апокалиптического времени втянул в себя и окончательно захлестнул ту единственную сферу, которая призвана замыкаться и противостоять буйному разгулу элементалов, сферу т.е. духа, убежище избранных, область чудес и превращений, либо Олимп Посвященных стоит рак же незыблемо, как он стоял тысячелетия, откупаясь от жадной до сенсаций толпы бесчисленными своими подобиями из пенопласта. Вопрос этот вновь и вновь актуализируется по мере погружения гаснущей Западной парадигмы в слепые провалы и бездны XX века и вхождения человечества в принципиально новую космическую зону неотвратимых мутаций под знаком нового божества Симулякра¹.

Спросим по-другому: не пора ли начать новое летосчисление и, если да, то от какой из многочисленных теофаний² и епифаний³ современности? Начали забываться Рождества и Откровения далекого и не столь далекого прошлого, которые начинали новые эры, эры эти старели, оазисы засыпало песком. И, наконец, появилось зыбкое ощущение пребывания в каком-то невиданном и неслыханном эоне. Все чаще раздаются утверждения о том, что «последние времена» уже наступили. Все плотнее погружаемся мы в вихрь информационного пламени, В котором под ласковые молитвы телевизионных и газетно-журнальных зазывал огненные языки беспамятства слизывают все, что осталось от нашей причастности к вышним мирам. И вот уже осталась обугленная головешка — человек, живущий в самом начале XXI века, окруженный виртуальными масками massmedia, утративший связь с прошлым и не обретший связи с настоящим. Какое будущее может ожидать такого гомункула?

3

Если наложить друг на дружку две карты — карту психологических групп и карту предложенных им путей реализации — эти карты, наверное, совпадут. Так было всегда и так, очевидно, происходит ныне. В свое время разные пути были предложены грекам, персам, египтянам, евреям и жителям Аравийской пустыни, соответствующие характеру их психологической валентности. В классическом индуизме существовало четыре пути для четырех категорий людей — арта, кама, дхарма и мокша — путь стяжания, наслаждения, долга и спасения. Сказавший две тысячи лет тому назад «Я есмь Путь» разделился на великое множество троп, зачастую тупиковых, чтобы насытить несводимые потребности самых неожиданных и экзотических конклавов. Отрывший Четыре Благородные Истины еще до того, как он покинул область небытия и окончательно вошел в Нирвану, стал свидетелем раскола среди своих последователей: некий монах заявил о своем несогласии с разработанным им методом Освобождения. Шииты и сунниты получили два разных откровения Пророка (да будет на нем благословение и милость Аллаха!) или не поделили одно, что одно и то же.

Если задаться целью качественной классификации современного человечества, нельзя будет отыскать метода более адекватного поставленной задаче, чем разделение людей по их Пути. Удивительно: человечество расходится в разных направлениях группами, парами и поодиночке, оно неудержимо разбредается, и даже когда человек думает, что он неподвижен, его уносит поток. В этом разнонаправленном скольжении, прежде всего, вычленяется принцип качества состояния, согласно которому объединяются люди независимо от их мировоззрения и религиозной принадлежности. Иными словами, движение происходит на разных этажах и, чем ниже этаж, тем более массовый характер носит этот процесс и тем ленивеекруговращение огромных человеческих потоков. Напротив, верхние этажи представляют собой своеобразную лабораторию, которой трудится экзальтированное меньшинство, занятое конструированием Путей. Человеческая пирамида живет по законам высшей органики и тонкого взаимодействия планов, однако время от времени она перетряхивается катаклизмами, накреняется или даже переворачивается и становится на острие. И все же плановая аналогия пронизывает все ее этажи, и матрицы Путей, найденные экзальтированными исследователями Лаборатории духа, определяют всю ее таинственную тотальную жизнь на годы, века и тысячелетия. Этим современным исследователям Путей и посвящены шестнадцать глав книги, вторую ты, читатель, держишь в своих руках.

4

Представляя современных мистиков и мудрецов, нельзя не заметить следующее любопытное обстоятельство: по сложившейся традиции самые важные имена в истории культуры остаются надолго в тени за счет других, менее значительных. Причины подобного умолчания, очевидно, следует искать в рискованной смелости и грандиозном масштабе их разработок на фоне среднезаниженного знаменателя общественного ожидания. Однако даже простые аккуратность и беспристрастность потребовали л более частого упоминания этих имен в современном контексте, если бы этому не противилась определенная консервативная (вовсе не просвещенного консерватизма) тенденция. И в то же время параллельно и вопреки генеральной линии умолчания происходит нарастание влияния этих авторов за счет качества х идей и особенностей формы выражения, соответствующих специфике современной жизни.

Современная жизнь с ее фатальной слепотой к традиции, во все времена дававшей человеку масштаб и понимание его места и функции в духовном космосе, породила уникальное явление — наступательную психологию массового варварства. Она возникла в результате сознательных разрушений областей нравственности, религии, образования, искусства, языка. Сами эти понятия стали применяться для описания заместивших их суррогатов. Феномены религиозности, образования, языка, искусства и т.д. также искривляются суррогатами восприятия в силовых полях эпидемических массовых идей. Вся тотальность культуры в обществе массового варварства оказалась подменной, суррогатной, а личность предстала маркузовским одномерным человеком или «идиотом» в терминологии Гурджиева. В подобном обществе реальные ценности могут существовать только вопреки тотальным силам как нечто уникальное, недозволенное, «антиобщественное». Центральный вопрос, задаваемый ищущим умом, это вопрос об островах нормы во время всемирного потопа. Традиционные институты, притворяясь, что в них самих не произошло фатальных перерождений, продолжают в лице своих функционеров и чиновников говорить на языке апостолов и пророков, в то время как дух апостольский и пророческий давно ушел из них. Игнорируя катастрофу, они адресуются к воображаемому человеку традиционных ценностей, наивно предполагая найти его в нашем посткатастрофическом времени.

Современные мудрецы и мистики обращаются к жертвам духовной Хиросимы, к калекам и слепорожденным, которые давно не ищут исцеляющего приближения к истине, ибо не веруют. На девальвацию ценностей и идей Гурджиев, например, ответил терминологическим сдвигом, поместив на недосягаемую для современного человека высоту понятие традиционной нормы. Он говорит не с человеком традиционного общества, хотя и с грешным, к которому адресованы Священные книги Востока и Запада, он обращается к одномерному современнику Маркузе⁴, вводя для него градации: «безнадежного», «полного» или «законченного» идиота. Этому идиоту предлагается, прежде всего, вернуться к человеческой норме, к соотнесенности с духовным космосом, к реальной иерархии ценностей до того, как он станет высказывать мнение о Фаворском свете или догмате Троицы. Эта задача самопробуждения, самоосознания и честная характеристика степени разрушения в человеческой душе ют возможность говорить с людьми, чье ухо еще не окончательно заросло и в ком живет прапамять нормы. Беспощадная гурджиевская ирония по отношению к эпидемическим идеям прогресса, торжества разума в обстановке духовной деградации привлекают к нему людей, чутких к фальши и противостоящих массовому гипнозу.

Если Гурджиев говорит с человеком, потерявшим соотнесение с традиционными нормами и тяготящимся своей ущербностью, то Штейнер адресует свои труды к жертве профессиональной самообделенности и ущербности. Он вводит этого моренного недочеловека в спиралевидный грандиозный духовный универсум, последовательно показывая ему стадии космической трансформации, напоминая этому homoscientificus⁵ о законах нравственной причинности, о возмездии и воздаянии. Технарю, чиновнику, человеку прагматического строя мышления Штейнер рассказывает о самостоятельной жизни мысле-духов, об эфирном и астральном космосах и о бессмертии того «Я», доступ к которому закрыт в сознании современного чиновника и торговца.

Учение Кришнамурти, напротив, обращено к людям, которым чужды идеи постепенности, движения и роста в истине. По Кришнамурти, истина в любую минуту и в любом месте предстоит человеку, готовому ее впустить. Он не верит истине, к которой ведут организованные усилия, он не принимает постепенного движения, труда учения и натаскивания и особенно подозрителен к памяти, которая для него только замутняет зрение. Вместо того чтобы указать путь, чертить карты и чертежи и подводить своих последователей к высшим степеням понимания, он разоблачает ложь приспособлений, разрушает профанические готовые образы истины, предполагая, что, когда ложь будет разрушена, между человеком и истиной не останется препятствий даже в виде мысли.

У Джидду Кришнамурти нет никакой религии и никакой сложившейся философской системы, поскольку он мечтает освободить людей от всех систем — от любых догм и предвзятых мнений, равно как и от строгой теологии и четко организованной религии. Он видит человека, чьи разум и плоть едины, свободным от цепей и тирании алчного Эго. Его идея четко сформулирована, но далеко не каждому хватит сил ее принять. Он требует огромных усилий от своих читателей и многочисленных слушателей во всем мире.

Стиль и характер этих трех учений соотнесены со стилистикой нашего времени. Шаржируя деляческую беспринципность, Гурджиев одевает на себя маску цинизма и делового бесстыдства. Штейнер калькирует научную основательность и буквализм, невольно пародируя академическую обстоятельность в детальных описаниях флоры и фауны Лемурийской эпохи или предыдущих инкарнаций Фридриха Ницше. Кришнамурти откликается на самоуверенные претензии индивидуализма, на его пароксизмы и гримасы, утрируя его в своем максимализме, в отказе от любых научений, описаний и, особенно, групповщины в поисках истины.

Метафизика Гурджиева гротескно-ироническая и подчеркнуто условная, построения же Штейнера отличаются характером обстоятельно подробным. Шокирующие приемы первого и грандиозные панорамы второго призваны стимулировать самостоятельные искания последователей, подводя их через просветление к предчувствию будущего собственного опыта, если те захотят и смогут подойти к этому опыту через необходимые внутренние условия, являющиеся главным акцентом обоих учений. Идея внутренних усилий и постепенного внутреннего роста — центральная часть этих резко различающихся по характеру систем.

5

Соотнесенность учений мудрецов и мистиков нашего времени с конкретными культурно-психологическими типами современников далеко не исчерпывает содержания и характера этих учений. Существует еще и иная зависимость: связь этих учений с запросами времени и с характером гравитационных искажений поля культуры и, соответственно, духовно-психологического баланса современного человека. Давно замеченная гипертрофия «эго» и «рацио» в глобально доминирующей западной цивилизации, а также образование тотальной манипуляционной системы, в которой глобальное гипер-эго при помощи гипер-рацио оформляется как виртуальная гипер-реальность — все эти факторы не могут не отразится на тех акцентах, которые делают шкиперы душ и рулевые сегодняшнего человечества.

6

Индийский философ, поэт, революционер и йогин, гуру и основоположник интегральной йоги Шри Ауробиндо⁶ добивается «образования мира с помощью космической силы Агни. Для достижения этого используется одна из классических медитационных техник. Он ставит задачу расширения сознания с тем, чтобы заставить «замолчать» рацио. Достигнув этой ступени, ловек приходит к полной опустошенности разума, поскольку разрывается «ментальная завеса», отделявшая человека мира, и он начинает остро ощущать его грубость и несовершенство. Эта внутренняя пустота мало-помалу начинает полниться. По словам Ауробиндо, первым признаком такого заполнения будет ощущение нисходящего потока божественной силы Шакти. Эта сила захватывает «часть за частью нашу природу, и работает с ней, отвергая то, что должно быть отринуто, возвышая то, что должно быть возвышено, создавая то, что должно быть создано. Она все объединяет, приводит в гармонию, устанавливает новый ритм в природе».

7

Американский мистик Томас Мертон⁷, развивая концепцию Гурджиева о глубоком различии между личностью и сущностью, смог выйти к источнику чистого первичного опыта через сочетание христианского и буддийского опытов. Как и Гурджиев, Мертон добивался различения между глубоким трансцендентным «я», пробуждающемся в человеке лишь во время созерцания, и поверхностным, внешним «я», которое мы обычно отождествляем с первым лицом единственного числа. Он фиксировал внимание на осознавании того, что поверхностное «я» не является подлинной самостью. Это «индивидуальность» и эмпирическое «я» человека, но не та скрытая и таинственная личность, в которой он «пребывает перед очами Господа». Мертон был мистиком, и для него созерцание означало откровение и внутреннее озарение. «Я», которое работает в миру, думает о себе, наблюдает за собственными реакциями и говорит о себе, не является подлинным «я», соединившимся с Богом во Христе. Это, в лучшем случае, покров, маска, личина, надетая на то таинственное и незнакомое «я», которое не открывается большинству вплоть до самого смертного часа. Эмпирическое «я» не является ни вечным, ни духовным, оно эфемерно и, как дым, обречено рассеяться без остатка. Главной задачей созерцания является осознание, что это «я» на самом деле «не-я», и пробуждение того «неизвестного «я», которое не склонно к наблюдениям и размышлениям и неспособно говорить о себе. В отличие от французского католического философа Тейяра де Шардена, который, ссылаясь на факт исторического воплощения Бога, ставшего человеком — Иисусом Христом, считал личностную индивидуальность реальной, Мертон призывал постичь свою собственную таинственную природу как личности, в которой существует Бог, а не апеллировать к человеческой природе Бога, как то свойственно теологам, либо, подобно западным рационалистам, согласиться с тем, что человек существует лишь постольку, поскольку он мыслит: соrgito ergo sum⁸.

8

Раману Махарши считают последним истинным духовным учителем нашего времени. Подобно другим мистикам, о которых говорится в этой книге, Махарши считал, что чувство собственного «я» возникает вследствие ложного отождествления, производимого субъектом переживания. Каждый из нас, думая своем теле или о своем разуме, мысленно говорит: «я». Но если тщательнее присмотреться к нашему телу и нашему разуму, то мы не обнаружим в них и следа того существа, которое можно было бы назвать «я». Откуда же тогда происходит это чувство собственного «я»? Оно возникает вместе с телом, говорил Рамана Махарши, но тело не является причиной его возникновения, чувство собственного «я» проистекает из чистого сознания. Когда чувство собственного «я» отождествляется с телом, его называют ощущениями, когда оно отождествляется с разумом, ю становится мыслями. Цель учения Рамана Махарши — постичь это чувство собственного «я», не отождествляя его ни с чем, кроме сознания.

Вопрос о природе «я» и о причине возникновения чувства собственного «я» — центральный вопрос, лежащий в основе всех религий. «Я», говорит он, сияет внутри сердца, а чувство собственного «я» является постоянным, невыразимым словами стихийным сознанием, которое лежит в основе всего потока мыслей. Тот, кто обнаружил его и держится за него, расстается со своим невежеством, которое ошибочно отождествляет это «я» с телесными атрибутами. Это и есть освобождение.

Рамана Махарши утверждает, что даже полное невежество не способно обойти вопрос о природе этого «я». Невежественный человек просто не представляет реальность чистого сознания, в силу чего он путает это «я» со своими телесными ощущениями.

Учение Раманы Махарши не содержит элементов традиционной религиозности, которые считаются необходимыми для любой духовной доктрины. В частности, он почти не говорит о Боге или об Абсолюте вне человека. Напротив, он постоянно подчеркивает, что просветление идет изнутри и что оно вырастает или раскрывается на почве нашего «я».

Первичная интуиция «Я есмь» является центральным моментом в учении Раманы Махарши. Метод, который позволяет человеку прийти к этому опыту, к этому ощущению, к этому предельному Сознанию, называется «вичара». «Вичара» означает вопрошание и состоит из простого вопроса «кто я?». Цель вопроса — не ограничить индивидуальное «я», а проследить, спускаясь к корням, туда, где это индивидуальное «я» превращается в универсальное «Я есмь». В целом «вичара» может быть представлена в виде вопроса: «Кто есть думающий, воспринимающий или испытывающий то, что я сейчас испытываю, воспринимаю, думаю?»

Просветление или освобождение — это обретение фона, который обычно оказывается вне поля внимания человека, увлеченного причудливой игрой объективного мира. Рамана Махарши часто отождествлял понятие ума с понятием «эго» и говорил о том, что ум человеческий должен раствориться в предвечном Сознании. Он сравнивал ум человеческий с луной, которая исчезает на дневном небе при ярком свете солнца, приравнивая наше предвечное Сознание к свету солнца. Мудрец же отдает себе отчет в том, что луна может быть на небе в дневное время, и он пользуется умом в определенном конвенциональном смысле для того, чтобы рассуждать об обычных земных конвенциональных объектах, не забывая при этом, что луна несет к нам лишь отраженный свет и что ум несет в себе отраженный свет предвечного Сознания. Рамана Махарши утверждал, что мы всегда стоим перед предвечным Сознанием и никогда не теряли этого Сознания, к которому стремимся. Каждый мыслящий ум есть ни что иное, как предвечное Сознание и основа Бытия. Пока мы не осознаем этого, мы должны продолжать духовную практику и ждать. Но когда мы осознаем, что предельная Цель достигнута и что мы всегда были в самом центре предвечного знания, то это, согласно Рамане Махарши, станет началом самореализации «Я», или предвечного Сознания.

9

Подобно Тейяру де Шардену, традиционалист Рене Генон⁹ считал четыре «царства природы» (минералы, растения, животных, человека) промежуточными уровнями между Чистым Духом и Чистой Материей. Однако там, где Шарден видел постепенное хождение материи к духовным высотам, Генон усматривал обратный процесс: нисхождение Духа в косную материю вплоть полного окаменения в царстве минералов. Четыре стадии нисхождения духа Генон сопоставлял с Золотым, Серебряным, Бронзовым и Железным веками древнегреческой традиции или же с четырьмя индусскими югами, последняя из которых Кали-юга (Темный век) и предшествует полному погружению Вселенной в фазу Небытия. За ней вновь следует фаза Бытия. Согласно Генону, во всем происходящем прослеживаются эти две противоположные тенденции: нисходящая и восходящая, или центробежная и центростремительная. От преобладания той либо другой зависят две взаимодополняющие фазы проявления: удаления от Принципа и возврата к Принципу. «Эти две фазы... следует рассматривать как одновременные и лишь действующие с различной интенсивностью»,— пишет Генон. Весь ход мировой истории он определяет борьбой двух сил, одна из которых стремится возвратить все вещи к порождающему Принципу, а вторая влечет их прочь от Принципа, облезет смертной материальной плотью и, в конце концов, уводит Небытие. Тем не менее, Генон далек от пессимизма: «Иногда случается, что в моменты кажущегося явного преобладания нисходящей тенденции в ходе одного из циклов развития мира происходит некое особое вмешательство, позволяющее укрепить противоположную восходящую тенденцию и восстановить, насколько это позволяют конкретные условия, некоторое, пусть даже относительное равновесие... вследствие чего упадок может быть приостановлен или временно нейтрализован». Однако, по мнению Генона, тенденция удаления от Принципа все же преобладает, и человечество давно бы сделалось ее жертвой, если бы не сохраняло связи с Предвечной Традицией, которая является связующим звеном между миром Принципов и миром их конкретных проявлений. Постижение этой метафизической доктрины возможно только с помощью интеллектуальной интуиции, и только те, кто развил в себе такую интуицию, способны адекватно воспринять Традицию и передать ее следующим поколениям. Генон уверен, что интеллектуальная интуиция лежит в основе всякого подлинно традиционного мировоззрения. Всякая попытка заменить ее чем-либо иным (к примеру, чувственной интуицией, логикой или религиозной догмой) приводит к тому, что из учения ускользает его традиционная сущность, и оно превращается в набор ничего не значащих фраз, фактов и гипотез. Все это, по мнению Генона, свидетельствует о существовании некой Предвечной Традиции — хранительницы вечной и единственной Истины, от которой берут начало «внутренние» религиозные учения. «Внешние» учения и являются производными от внутренних, мирская мораль — производной от «внешних» учений; но в каждой новой производной Традиция предстает во все более и более искаженном виде. Если этот процесс не будет остановлен, то через некоторое время в мире воцарятся антитрадиционные учения, где место вечной Истины будет занимать столь же вечная и глобальная Ложь.

По словам Генона, аналогичные процессы происходят на любом уровне человеческой жизни и деятельности. Единая Религия распадается на множество отдельных религий, сект и организаций; Единая Мудрость (София) вырождается в «любомудрие» (философию). И если на Востоке это вырождение в какой-то степени приостановлено, то на Западе оно идет полным ходом. Таков пессимистический диагноз духовного состояния современного человечества, поставленный одним из глубочайших его умов и не оставляющий места для пустых фантастических упований. И все же у него нет сомнений относительно существования Предвечной Традиции — хранительницы вечной Истины, от которой берут начало временные истины религиозных и мистических учений.

10

Все обозначенные пути и концепции не живут разрозненно, напротив, встречаясь, они, создают специфическое силовое поле, в котором мыслит сегодня писатель, философ, художник, искатель истины. Это силовое поле, вместе с другими, является важным компонентом современной духовной жизни. То новое слово, которое скажут миру мудрецы и мистики наступающего тысячелетия, будет, безусловно, сказано в непосредственной связи с работой, ведущей в поле названных идей.

На фоне этой работы становится очевидным, что современность с ее профаническим азартом и новым апокалипсисом не сумела окончательно захлестнуть ту сферу, которая призвана противостоять буйному разгулу симулякров, — сферу духа, убежище избранных, область чудес и превращений, и что Олимп Посвященных стоит так же незыблемо, как он стоял тысячелетия назад.

1998 г., Москва

В настоящем сборнике приведены тексты писателя, психолога и духовного практика Аркадия Ровнера, посвященные актуальным вопросам современного эзотеризма в их сопряжении с проблемами культуры и искусства. Здесь собраны портреты ярких мыслителей и мистиков, и анализ их деятельности и учений. Автор исследует, в частности, путь самовопрошания Раманы Махарши, идею ницшевского сверхчеловека и недочеловека, победу над внутренними враждой и раздором у Джидду Кришнамурти. Вместе с Петром Успенским он задумывается о доверии к его учителю Георгию Гурджиеву. Вслед за создателем христианского богословия Оригеном размышляет о Безначальном Начале, дающем начало всему, и вслед за Евагрием из Понта размышляет о световых феноменах, возникающих в высшем созерцании.
Книга обращена к философам, культурологам, психологам и всем независимым искателям истины.

Фрагменты из книги «Зов грядущей эпохи» (2019). Переиздание книги «Третья культура»

Вопрос о перестройке рояля
Мудрость, магия и мистицизм сегодня
Христос в пустыне